Тигана - Страница 76

— Наверняка лучше ночью, — снова повторила она, как всегда потрясенная тем, что с ней происходит. Однако она знала, что необходимо ему сказать в этот момент, в этой государственной палате, наполненной его придворными и посланниками из дома. И она это сказала, глядя ему в глаза, тщательно выговаривая слова: — В конце концов, милорд, в вашем возрасте вам следует поберечь силы. Ведь вы все же пробежали часть пути в гору сегодня утром.

Через мгновение кьярский двор Брандина Игратского во второй раз увидел, как их король запрокинул свою красивую голову, и услышал его громкий, радостный смех. Стоящий неподалеку шут Рун столь же восторженно закудахтал от смеха.

— Изола Игратская!

На этот раз звучали трубы и бил барабан, и жезл герольда с громким стуком ударил об пол возле двойных дверей у южного конца Зала аудиенций. Стоя неподалеку от трона, Дианора наблюдала за торжественным проходом по залу женщины, которую Брандин называл самой замечательной певицей Играта. Придворные Кьяры выстроились в несколько рядов на ее пути, пока она шла к королю.

— Все еще красивая женщина, — пробормотал Незо из Играта, — а ведь ей уже пятьдесят лет, не меньше. — Он каким-то образом ухитрился оказаться рядом с Дианорой в первом ряду.

Его елейный тон раздражал Дианору, как обычно, но она старалась не подавать виду. Изола была одета в самое простое платье темно-синего цвета, с тонкой золотой цепочкой на талии. Ее каштановые волосы с едва заметной сединой были острижены коротко, не по моде, — хотя после сегодняшнего дня весенняя и летняя мода может измениться, подумала Дианора. Колония всегда в подобных вопросах подражала Играту.

Изола шагала уверенно, не спеша, по проходу, образованному придворными. Брандин приветливо улыбался ей. Он всегда был чрезвычайно доволен, когда тот или иной артист из Играта совершал долгое, часто опасное путешествие по морю к его второму двору.

В нескольких шагах позади Изолы Дианора с искренним изумлением увидела поэта Камену ди Кьяру, одетого в просторный, трехслойный плащ. Он нес лютню в футляре, словно это было бесценное произведение искусства. Придворные начали перешептываться: не только Дианору это удивило.

Она инстинктивно бросила взгляд через проход, туда, где стоял Доарде с женой и дочерью. И поймала на его лице выражение ненависти и страха, промелькнувшее при приближении молодого соперника. Через мгновение это выражение исчезло и сменилось привычной маской снисходительного презрения к тому факту, что Камена вульгарно унизился до роли носильщика при гостье из Играта.

И все же, подумала Дианора, это игратянский двор. Камена, как подсказала ей интуиция, вероятно, написал стихи, переложенные на музыку. Если Изола собирается петь его песню, это будет ослепительной удачей для кьярского поэта. И более чем достаточным объяснением, почему он вызвался еще больше возвысить Изолу — и артистов Играта, — взявшись быть носильщиком при ней.

Политика искусства, решила Дианора, почти так же сложна, как политика провинций и народов.

Изола остановилась, как и подобает, примерно в пятнадцати шагах от возвышения перед троном, совсем рядом с Дианорой и Незо.

Она трижды присела в аккуратном реверансе. Очень милостиво, оказывая ей высокую честь, Брандин встал ей навстречу, чтобы поприветствовать. Он улыбался. За его спиной слева улыбался Рун.

Позже Дианора не могла назвать причину или объяснить, почему она перевела взгляд с монарха и певицы на поэта, несущего лютню. Камена остановился шагах в пяти позади Изолы и опустился на колени на мраморный пол.

Эту благостную картину портили его неестественно расширенные глаза. «Листья нилта, — мгновенно поняла Дианора. — Он накачал себя наркотиком». Она заметила капли пота на лбу поэта, а в Зале аудиенций вовсе не было жарко.

— Рад видеть тебя, Изола, — произнес Брандин с искренней радостью. — Мы так давно не встречались, не слышали твоей музыки.

Дианора увидела, как Камена немного по-другому держит лютню. Она решила, что он готовится открыть футляр. Но это не было похоже на обычную лютню. Собственно говоря…

Потом она только одно могла сказать наверняка: именно история с зеленоволосой ризелкой обострила ее зрение. Эта история и то, что Брандин не был уверен, видел ли второй человек, его стражник, ризелку или нет.

Один человек — поворот дороги. Два — смерть одного из них.

В любом случае что-то должно было произойти. И сейчас это происходило. Все, кроме нее, устремили взоры на Брандина и Изолу. Одна лишь Дианора видела, как Камена снял с лютни бархатное покрывало. Лишь Дианора увидела, что это все же не лютня. И только она слышала рассказ Брандина о ризелке.

— Умри, Изола Игратская! — хрипло выкрикнул Камена, выпучил глаза, отшвырнул в сторону бархат и поднял арбалет. С молниеносной реакцией юноши Брандин рефлекторно выбросил вперед руку и создал магический щит вокруг певицы.

Как от него и ожидали, поняла Дианора.

— Брандин, нет! — закричала она. — Это ты!

И, схватив открывшего рот Незо и Играта за плечо, она шагнула в проход, толкнув его перед собой.

Дротик арбалета, точно нацеленный по линии, идущей слева от Изолы, в сердце Брандина, вонзился в плечо ошеломленного Незо. Тот взвизгнул от боли и неожиданности.

Дианора, по инерции продолжая движение, упала на колени рядом с Изолой. И подняла взгляд. Она до конца своих дней не могла забыть выражение глаз певицы.

Дианора отвернулась от этого взгляда. Слишком жгучая ненависть горела в нем. Она чувствовала себя физически больной, ее била дрожь. Заставила себя подняться и посмотрела на Брандина. Он даже не опустил руку. Вокруг Изолы еще дрожал защитный барьер.