Сандре больше никогда его так не наказывал. И никаким другим прямым способом. Когда стало очевидно, что предпочтения Томассо, мягко выражаясь, ни изменить, ни подавить не удастся и что нет никакой надежды сохранить тайну, герцог просто перестал замечать своего среднего сына.
В течение более десяти лет таких отношений Сандре терпеливо пытался подготовить Джиано в качестве своего преемника и почти столько же времени тратил на молодого Таэри, давая всем понять, что его младший сын стоит в линии наследования сразу за старшим. Более десяти лет Томассо просто не существовало в стенах дворца Сандрени.
Хотя он определенно существовал в других местах Астибара и в ряде других провинций тоже. По причинам, которые только теперь стали для него до боли очевидными, Томассо на протяжении всех этих лет пытался затмить своим беспутством всех вельмож Астибара, о которых до сих пор рассказывали ужасные истории, хотя некоторые из них были покойниками уже лет четыреста.
Он полагал, что ему это отчасти удалось.
Несомненно, «набег» на храм Мориан в тот далекий весенний день будут еще долго помнить как крайнюю точку падения или как вершину (все зависит от точки зрения, как он любил говорить потом) святотатственного разврата.
Этот набег никак не сказался на его взаимоотношениях с отцом. Не на чем было сказываться, не было никаких отношений с того самого утра в соломе, когда Сандре по воле судьбы вернулся с верховой прогулки на час раньше. Они с отцом умудрялись не разговаривать и даже не замечать друг друга и во время семейных обедов, и во время официальных мероприятий. Если Томассо становилось известно то, что, по его мнению, следовало знать Сандре — а это случалось довольно часто, принимая во внимание те круги, в которых он вращался, и их хронически опасное время, — он рассказывал об этом своей матери во время еженедельных совместных завтраков, а она уже принимала меры, чтобы эти сведения дошли до отца. Томассо также знал, что она следила и за тем, чтобы Сандре узнал об источнике этих сведений. Но это не имело значения.
Она умерла, выпив отравленное вино, предназначенное для мужа, до последнего в своей жизни утра стараясь примирить Сандре с их средним сыном.
Если бы отец и сын были большими романтиками, они могли бы подумать, когда семья Сандрени крепко сплотилась в кровавые дни возмездия за отравление, что мать своей смертью осуществила эту надежду.
Оба они знали, что это не так.
Фактически лишь появление Альберико из Барбадиорской Империи, его подавляющие волю чары и жестокость поработителей-наемников привели Томассо и Сандре к поздней ночной беседе на второй год ссылки герцога. Вторжение Альберико и монументальная, неисправимая, непобедимая тупость Джиано д'Астибар бар Сандре, номинального наследника разрушенного состояния их семьи.
И к этим двум факторам постепенно прибавился третий, горькое открытие правды гордым ссыльным герцогом. Постепенно становилось все более очевидным, и невозможно стало отрицать, что его собственные характер и одаренность, тонкость и проницательность, способность скрывать свои мысли и читать в умах других людей — все, что он мог передать своим сыновьям, — в конце концов унаследовал только средний сын. Томассо. Который любил мальчиков и не мог оставить ни собственного наследника, ни имени, которым можно было бы гордиться ни в Астибаре, ни в одной из других провинций Ладони.
В том глубоко скрытом уголке души, который Томассо выделил для сложного процесса осмысления своих чувств к отцу, он всегда признавал — даже в те времена, а тем более во время этого последнего вечернего путешествия Сандре, — что истинным мерилом герцога как правителя стала та далекая зимняя ночь. В ту ночь он нарушил десятилетнее каменное молчание, поговорил со своим средним сыном и доверился ему.
Он доверил ему свой план, с болезненной осторожностью вынашиваемый им в течение восемнадцати лет, как изгнать Альберико, его колдовство и его наемников из Астибара и Восточной Ладони. План, ставший для них обоих навязчивой идеей, хотя поведение Томассо на публике становилось все более эксцентричным и развязным, его голос и походка превращались в пародию — пародию на самого себя, жеманного и шепелявого любителя мальчиков.
Это все было частью плана, разработанного во время ночных бесед с отцом в их поместье за городскими стенами.
Одновременно Сандре играл свою роль: он у всех на виду превращался в бессильного, мрачного ссыльного, проклинающего Триаду, вечно жалующегося, устраивающего буйные охоты и слишком увлекающегося вином собственного производства.
Томассо никогда не видел отца по-настоящему пьяным и никогда не говорил тонким, как пение флейты, голосом во время их ночных бесед наедине.
Восемь лет назад они попытались организовать убийство. В деревенскую таверну у границы провинции Феррата с Астибаром устроили на работу шеф-повара, связи которого нельзя было проследить дальше семейства Канциано. Более полугода досужая молва Астибара воспевала эту таверну как место с очень приличной кухней. После никто так и не вспомнил, откуда пошли эти сведения: Томассо очень хорошо знал, как полезно небрежно распускать слухи такого рода среди друзей в храмах. Жрецы Мориан в особенности славились своим аппетитом. Аппетитом любого рода.
Прошел целый год после начала осуществления их плана, и однажды Альберико из Барбадиора, возвращаясь с Игр Триады — точно так, как предсказывал Сандре, — остановился пообедать в пользующейся хорошей репутацией таверне Феррата у границы с Астибаром.