Тигана - Страница 112

112

«Нет неверных поворотов», — давным-давно сказал ему жрец Плото.

Он подумал об Альенор, лежащей с закрытыми глазами среди ярких подушек и многочисленных свечей, и пожалел о том, что сказал ей в конце. Он жалел о многом. Мать Алессана умирает. Его мать мертва.

«Лед — для смерти и конца», — сказала Альенор Катриане в зале.

Ему было очень холодно и грустно. Он двинулся вперед и, в конце концов, нарушая тишину, осторожно постучал в дверь Катрианы.

Она спала беспокойно по многим причинам. Альенор ее тревожила: и необузданная чувственность, исходившая от этой женщины, и явно близкие, неизвестные ей отношения, связывавшие ее в прошлом с Алессаном и Баэрдом.

Катриана терпеть не могла неизвестности. Она до сих пор не знала, что Алессан собирается завтра делать, что это за таинственная встреча в горах, и неизвестность заставляла ее нервничать и даже, в чем она не хотела себе признаваться, пугала.

Иногда ей хотелось больше походить на Дэвина, так же спокойно принимать то, что он может или не может знать. Она видела, как он собирает по кусочкам то, что ему удалось узнать, и терпеливо ждет появления нового обрывка сведений, а затем складывает их, словно детали детской головоломки.

Иногда она этим восхищалась, иногда бесилась и презирала его за то, что он мирится со скрытностью Алессана и с постоянной сдержанностью Баэрда. Катриане необходимо было знать. Она такую большую часть жизни провела в невежестве, отлученная от собственной истории в той крохотной рыбацкой деревушке в Астибаре. Она чувствовала, что ей надо наверстать потерянное время. Иногда ей даже хотелось от этого заплакать.

Вот что она чувствовала в тот вечер, пока не погрузилась в неглубокий, беспокойный сон, и снился ей дом. Дом часто снился ей с тех пор, как она уехала, особенно мать.

На этот раз она увидела себя идущей по деревне после восхода солнца. Вот она миновала последний дом — дом Тендо, она даже увидела его пса, — а затем свернула на знакомый берег и подошла к тому месту, где отец купил полуразрушенный домик, отремонтировал его и поселился в нем с семьей.

Во сне Катриана увидела, что лодка уже далеко в море, скачет на утренних волнах. По-видимому, стояла весна. Ее мать сидела в дверном проеме их дома и чинила сети, пользуясь ярким светом восходящего солнца. Ее зрение с годами ухудшалось, и ей было трудно работать иглой по вечерам. Катриана постепенно взяла на себя ночную работу в тот последний год, когда жила дома.

Во сне стояло чудесное утро. Камни на берегу сверкали, бриз был свежим, и от воды исходил свет. Все другие лодки тоже вышли в море, пользуясь утренним временем, но их собственную лодку узнать было легко. Катриана прошла по тропинке и остановилась возле только что отремонтированного крыльца, ожидая, когда мать поднимет глаза и посмотрит на нее, потом вскрикнет, и вскочит, и заключит дочь в объятия.

Ее мать действительно подняла глаза от работы, но только для того, чтобы взглянуть в сторону моря, прищурившись от света, и проверить, где их лодка. Старая привычка, нервная привычка, возможно, она в значительной степени повредила ее зрение. Но в этой маленькой лодке находились ее муж и трое сыновей.

Она совсем не видела дочери. Катриана поняла, со странной болью, что она невидима. Потому что она уехала, потому что покинула их, и ее там больше нет. В волосах матери прибавилось седины, и сердце Катрианы защемило, пока она стояла там, в мягком солнечном свете, при виде того, как стерлись и огрубели руки матери и каким усталым сделалось ее доброе лицо. Она всегда считала мать молодой женщиной, пока не умерла от чумы Тьена, еще совсем младенец, шесть лет назад. После этого все изменилось.

«Это несправедливо», — подумала она и во сне громко заплакала, но ее не услышали.

Мать сидела на крыльце на деревянном стуле, в лучах утреннего солнца, трудилась над сетями, иногда поднимала глаза и смотрела, где находится одна маленькая лодочка среди многих, подпрыгивающих на волнах этого чужого восточного моря, так далеко от того моря, которое она любила.

Катриана проснулась, тело ее резко скорчилось, спасаясь от боли, которую вызывали эти видения. Открыла глаза и ждала, когда утихнет сердцебиение, лежа под несколькими одеялами в одной из комнат замка Борсо. Замка Альенор.

Альенор, которой было столько же лет, сколько усталой, постаревшей матери Катрианы. Это было действительно несправедливо. Почему она должна чувствовать себя такой виноватой, видеть во сне такие грустные, вызывающие боль картины за то, что уехала из дома? Ведь это сама мать дала ей кольцо, когда ей исполнилось четырнадцать лет, в тот год, когда умер младенец. Кольцо, которое рассказывало о ее принадлежности к Тигане, стране у моря, всем, кто знал эти древние символы, и больше никому.

Кольцо, по которому ее узнал Алессан бар Валентин два года назад, когда они с Баэрдом увидели ее, продающую угрей и только что пойманную рыбу в городе Ардин, расположенном на побережье рядом с ее деревней.

В восемнадцать лет Катриана не была доверчивой. Она не могла сказать ни тогда, ни теперь, почему поверила этим двоим и пошла с ними на прогулку за город, вверх по реке, когда рынок закрылся. Если бы от нее потребовали ответить, она бы сказала, что в Баэрде было нечто такое, что внушило ей доверие.

Именно во время этой прогулки они рассказали ей о ее кольце и о Тигане, и ось ее жизни наклонилась в другую сторону. С этого момента началось новое течение времени, и появилась потребность знать.

Дома в тот вечер, после ужина, после того, как мальчики легли спать, она сказала родителям, что теперь знает, откуда они и что значит ее кольцо. И спросила отца, что он собирается предпринять, чтобы помочь ей вернуть Тигану, и что он делал все эти годы. Единственный раз в жизни она увидела своего мягкого, безобидного отца в такой ярости, и это был единственный раз, когда он ее ударил.

112